Тфилин

"У каждого еврея есть доля в Будущем мире"

 (Санедрин, глава 11)

 

Событие, о котором я рассказываю, произошло несколько десятков лет назад в одном  провинциальом городе юга России. Главная его достопримечательность – завод стройматериалов. Они были в большом дефиците, и соответственно в единственной гостинице города всегда находилось несколько десятков шустрых людей – снабженцев или, как их называли, толкачей. Хотя продукция завода строго нормирована, личное присутствие снабженцев необходимо. Их любимая поговорка: "Любой бумаги нужны "ноги", она сама не ходит". Поэтому всем людям на заводе и железнодорожной станции перепадало от снабженцев – деньгами и выпивкой. А, кроме того, привозили подарки. Все, чем славится Советский Союз: астраханская икра, грузинский и армянский коньяк, башкирский мед… все это доставалось работникам завода.

 

Давид Абрамович Аджиашвили был талантливый снабженец. Он рано остался без отца. И, как еврей, Давид знал, что за все в этой жизни надо платить. За все годы работы в России он так по-хорошему и не выучил русский, но никто лучше него не мог договориться с отделом сбыта. Он умел, когда надо, выпить с нужным человеком, поинтересоваться вовремя здоровьем жены. Если нужно, превращался в галантного кавалера. Начальство очень ценило Давида, и его материальное благополучие росло. Был хороший дом, а дочки, Лали и Цицино, были устроены в медицинский институт.

 

Смущало лишь то, что в городе поменялось начальство, и милиция стала сильно копать. Работа Давида была очень рискованной, потому что помимо официальной продукции он переправлял в Грузию и так называемую "левую", а, попросту говоря, ворованную. Он все говорил себе: "Это в последний раз".

 

На этот раз, когда он переправлял вагоны, к нему подошли двое в штатском, предъявили документы и потребовали, чтобы Давид последовал за ними. Он проклинал себя последними словами за то, что согласился ехать, несмотря на просьбы жены. Но делать было нечего, пришлось плестись в милицию. Шансы на освобождение потеряны не были. Давид знал, что оставшиеся на свободе компаньоны сделают все, чтобы его выкупить. Правда, ситуация осложнялась тем, что они не знали, на чем его взяли.

 

Единственное, что от него сейчас требовалось, это молчать и никого не выдавать. Притворяться идиотом, делать вид, что ни слова не понимает по-русски, и плакать, плакать, плакать, иначе компаньоны найдут способ заткнуть ему рот: бандитское "перо" или заточка в камере, расстрел при попытке к бегству и т.д. Кроме того, если не дай Б-г ничего не выйдет, приятели будут помогать его семье. А семья для Давида была самым святым. Правда, при работе снабженца в России иногда требовалось легко относиться к разным "шалостям". Но в Тбилиси он бы даже и не посмотрел никогда на другую женщину.

 

Его ввели в камеру. Вышел следователь. "Ну, и мордоворот!" – подумал Давид. Следователь приступил к осмотру личных вещей. Первым делом он достал какой-то мешочек, раскрыл змейку и удивленно вскинул брови. "Это что за коробочки? – спросил он. – Первый раз вижу! Наверное, там валюта или какие-то бумаги". "Иванов! – крикнул он рядовому. – Принеси молоток, посмотрим, что эти кацо опять нового придумали".

 

Только мицва тфилин, пожалуй, и связывала Давида с еврейством. Тфилин подарил ему отец на бармицву  и сказал: "Сын, надевай их каждое утро, если хочешь, чтобы у тебя в жизни была браха (благословение)". При мысли, что руки этого русского сейчас начнут ломать подарок отца, Давид вскочил и, мешая русские и грузинские слова, закричал: "Товарищ начальник! Я – еврей, это только тфилин! Я их надеваю каждое утро. Клянусь Лали и Цицино, там ничего нет!" Он забыл, что начальник не знает, кто это Цицино и Лали. "Начальник, не трогай тфилин, – плакал он, – я все расскажу!" Следователь отложил в сторону мешочек с тфилин, сел к машинке и начал печатать какое-то письмо. "Иванов! – позвал он. – Срочно отвезешь письмо к областному прокурору". Подождав, пока Иванов уйдет, следователь открыл камеру, выпустил Давида и сказал: "Если ты через два часа не вернешься, у меня будут большие неприятности".

 

Давид взял такси и через двадцать минут был уже на квартире у друзей. "Сколько ты им дал?" – спросили они Давида. Тот не ответил. Срочно послали людей на завод, на станцию. С помощью информации Давида, они быстро подделали документацию. "Левый" товар превратился в "правый". Через два часа Давид был в камере. Утром его освободили и даже извинились. Через месяц он вернулся, разыскал следователя и принес ему подарки: вино, бриллианты, деньги. Однако следователь отказался что-либо брать: "Пойми, я не безгрешен. Иногда помогал людям и брал за это подарки, но тут дело другое. Для тебя лично я ничего не делал. Я сделал для еврея, потому что тоже еврей. А сейчас иди".

 

Вскоре Давид с женой уехал в Израиль и там, рассказывая друзьям эту историю, всегда говорил: "Слушай, я все-таки не понимаю, почему он не взял деньги? Все-таки эти русские евреи очень большие цадики (праведники)".

 

Мне очень хочется закончить эту историю тем, что дети или внуки Давида учатся в ешиве, что они переженились с детьми или внуками следователя, что была радостная свадьба, и всем было весело и хорошо. Но в жизни все не так просто, и я не знаю, чем все это кончилось. Очень жалко, что я не пророк и не могу закончить рассказ восклицанием: "Старший следователь ОБХСС товарищ Рабинович и Давид Аджиашвили удостоены Будущего мира!"